О РОЛИ МАРИИ КАЛЛАС В СПЕКТАКЛЕ «КАНАРЕЙКА»
— Что касается Каллас, дело даже не в сумасбродстве, а в том, что авторы нашего спектакля поместили ее в тот момент, когда судьба закончилась, а жизнь продолжается. — Вот в это и приходилось вживаться. По всем свидетельствам ее близких известно, что она принимала очень много транквилизаторов в последние годы жизни, чтобы, видимо, как-то укротить боль и отчаяние. Она просыпается абсолютно заторможенная от всех своих снов, от мыслей, и начинается день. С чего его начинать и как его прожить до конца? Вечер наступит нескоро, и снова надо будет ложиться спать, снова погружаться в эти сны. После смерти Онассиса прошло два года. Рядом нет никого. Детей у нее нет, любимого человека тоже. Профессии больше нет. Она попробовала проводить мастер-классы один раз, поняла, что они ей ничего не приносят. Попробовала назло Онассису, когда он ушел от нее к Джеки Кеннеди, сняться в художественном фильме как артистка, — Пазолини снял для нее «Медею». Пыталась раздразнить прессу и, видимо, тоже насолить Онассису тем, что демонстративно позволяла фотографировать себя страстно целующейся с Пазолини. Есть видеокадры, как она сидит с Пазолини на пляже в купальнике, он рядом в плавках. И после «Медеи» (фильм стал колоссальным провалом) ничего не случилось.
О ЕЕ РОЛИ ПОЛИНЫ ВИАРДО
- В театре идешь от задачи к задаче, но все равно лепишь все из себя, поэтому, конечно, сложно. Полина Виардо совсем другая. Она была властной, волевой, для нее мужчин не существовало. Поэтому муж ее Луи был «при ней», и Тургенев был «при ней», и куча поклонников тоже. Она была, как бы сказали на английском, I, me and myself. У нее тоже пропал голос, но она сказала: «Значит, я буду преподавать». И в этом тоже преуспела, и этим потом жила. Она контролировала всех, но и заботилась обо всех — и о детях, и о приемной дочери, и о Тургеневе, и о Луи Виардо — до последнего дня. Она всех окружала заботой, и при этом никого, кроме себя, она по-настоящему не любила. Наверное, потому и прожила до 89 лет.
О ПЕРЕРЫВАХ В ЕЕ АКТЕРСКОЙ КАРЬЕРЕ
- Слово «карьера» тут не очень подходит. Я не делаю перерывов, я сделала один раз перерыв лет — страшно считать — на тридцать, наверное. А потом как-то само вышло. Я всегда вспоминаю Тиля Уленшпигеля: «Пепел Клааса стучит в моем сердце». У меня была какая-то болевая точка внутри. Хроническая неудовлетворенность собой оттого, что я что-то не осуществила. Не просто мечту. Допустим, девочка мечтала стать балериной или космонавтом. Ну и не стала. Но я же этому училась пять лет, училась у очень хороших мастеров. Я снималась в кино лет с семнадцати. Я же эту профессию уже потрогала, ощутила, узнала изнутри. И в момент, когда надо было идти дальше, жизнь и обстоятельства сложились по-другому. В жизни никого в этом никогда не упрекну, это были выстроенные мною самой приоритеты: замужество, рождение детей, наш отъезд в Испанию в 90-м году с оркестром «Виртуозы Москвы».
О ЖЕРТВАХ РАДИ СЕМЬИ
- У меня сейчас четыре дочери, а тогда было две, и они были маленькие еще. Надо было всем этим заниматься, и, понятное дело, семья бы разрушилась, если бы я все это побросала, сказав: «Нет, я тут буду играть в театре, а вы туда поезжайте». Невозможно. Потом, рядом со мной был человек, великий музыкант, которому в тот момент я помимо безумной любви нужна была еще и как поддержка, как тыл. Понятное дело, что профессия не терпит такого раздвоения личности. Был очень долгий период, когда я понимала: в жизни дается не все, — значит, театра в моей жизни не будет. Не знаю, каким «аспирином» залечивала эту боль, но каким-то образом я в себе ее гасила. Я не думала, что найду в себе силы выходить на сцену.
О РОЛЯХ У РОМАНА ВИКТЮКА И КИРИЛЛА СЕРЕБРЕНИКОВА
- Я и вернулась благодаря Виктюку. Это был антрепризный спектакль, он шел в Доме музыки, а потом мы возили его много на гастроли. Рядом был Роман Григорьевич, который, как никто, умел артисту внушить, что тот — гений. По крайней мере тем, с кем он работал. Мне он внушал, что я просто Алиса Коонен. Я смотрю какие-то записи репетиций и думаю: «Какой кошмар!» А Ромочка сидит в зале и кричит: «Гениально!» В этом был весь он. Роман Григорьевич каждый спектакль стоял за кулисами в новом пиджаке и поддерживал меня. Но уже когда я начала играть в «Машине Мюллер» у Кирилла Серебренникова, то понимала, что вся Москва придет посмотреть, как я оскандалюсь. Даже профессиональные театроведы писали: мол, Серебренников взял двух главных непрофессиональных артистов.
О КИНО
— В кино должны позвать. У меня есть предложения, но, читая их, я понимаю, что мне этого не нужно. Если играть эпизод, то такой, как в фильме Абуладзе «Покаяние», где великая Верико Анджапаридзе появляется в конце на три минуты в сумасшедшей шляпке и говорит: «А эта дорога ведет к храму?» — «Нет». — «А зачем тогда нужна дорога, если она не ведет к храму?» В таком эпизоде я бы снялась, а когда предлагают роль-функцию, где в принципе может сыграть кто угодно — моя помощница, гример, соседка… Я жду, терпеливо жду. В свое время Людмила Гурченко в интервью мне на «Первом канале» сказала: «Есть два типа артистов — спринтеры и стайеры. Вот я — стайер».
О ПЛАНАХ
- Есть одна история, буду счастлива, если она осуществится. Буквально два месяца назад армянский режиссер Дживан Аветисян предложил мне сняться в очень интересном полнометражном фильме про взаимоотношения и разорванность армянской диаспоры. Съемки планируются на начало 2023 года. Если это осуществится, вернусь в армянское кино спустя почти 35 лет. Лучше я так вернусь. Главное — качество.
(Дарья Ефремова, «Известия», 5.07.2022)
